mobi-stock.ru

Одна из самых излюбленных историй голливудского кинематографа в разных вариациях описывает ситуацию, где черствый отец принуждает своего творческого, свободолюбивого сына остепениться и стать адвокатом – то есть задвинуть свои желания подальше и удовлетворять отцовские притязания. Американский идеализм рисует свой закономерный хэппи-энд, в котором сын доказывает всем, какой он молодец, что смело последовал за своим сердцем и достиг счастья, а не повелся на указку отца. И такое контрастное противостояние личной воли против чужой наглядно отображает конфликт в умах большинства людей, где собственное нутро надрывно прогибается под давлением внешних идеалов.

На схожий вид «топлива» подсаживаются трудоголики-карьеристы, перфекционисты, всевозможные поклонники духовных и мирских учений, представители МЛМ-бизнеса и прочие фанатики-мечтатели.

Чувства и желания объекта любви в расчет не берутся – они лишь вздорные помехи на пути к цели. Влюбленность не допускает возражений своему идеалу. И когда реальный человек начинает препятствовать реализации навешенных на него ожиданий, в его сторону обрушиваются обиды и обвинения в некачественности ответных чувств.

И ведь никто не дает гарантий достижения «идеала», а главное – прогнозируемого счастья от его обретения. Поэтому хронические разочарования на таком пути по умолчанию прилагаются.

Схожие «мотивы» можно проследить в религиозности Востока и Запада. Восточные учения побуждают обращать внимание на процессы, не отвлекаясь умом на галлюцинации будущих целей. Западной религиозности ближе слепая морализация – указка идеалов, на которые положено ровняться. А если не получается, полагается каяться в своей грешности.

Я здесь говорю не о каких-то психически больных асоциальных личностях. Речь о всех нас. Каждый в разной степени мечется между любовью к реальной жизни и влюбленностью в желаемую. В сущности разница между любовью и влюбленностью в этом и заключается.

Другие статьи по этой теме:

Недовольство происходящим и устремленность к будущим целям могут подстегивать к движению. Но такое движение неизбежно наполняется сопротивлением, нутро в силу задавленных желаний черствеет, а руки опускаются. Вроде бы и хочется идти, но путь тягостный и вымученный.

Я как всегда намеренно сгущаю и утрирую, чтобы подчеркнуть неявное.

Взять и разобраться со своей идеалистичностью примерно никому не удается. Кажется, этот механизм укоренен глубоко в психику буквально каждого. И степень реалистичности, где личность не гоняется за радужными химерами, а присматривается к жизни, даже у самых адекватных людей весьма относительная.

Примерно те же механизмы, порой, не менее драматично действуют во всех жизненных сферах. В этом смысле можно выделить два типа социальной активности. Первая мотивируется улучшением текущей ситуации. Вторая – радостью от самого процесса активности. Например, один художник – идеалист, и рисует, чтобы добиться совершенства. Второй работает по призванию, и рисует, потому что рисование ему в кайф.

Упрощенно, любовь – это когда нравится то, что есть. А влюбленность – это когда то, что есть не нравится, зато где-то «там» на затворках ума мерещится «идеальная» цель, призванная изменить то, что есть, подогнув под свои идеальные мерки. В этом смысле влюбленность противоположна любви – она не принимает настоящее, а отрицает его в угоду цели.

Но порой стоит ослабить хватку идеалов, и вдруг оказывается, что никакого заточения нет: «разруха не в клозетах, а в головах», а в жизни – «everything in its right place». Иначе, продолжая метафору, приходится сочувствовать богачам с суицидальными наклонностями.

А как быть узнику из Шоушенка? Пассивно смиряться или долбить молоточком тоннель к свободе? Однозначного ответа на этот вопрос, я лично, не вижу. В экстремальных ситуациях любая зацепка, любой смысл, дающий опоры, может оказаться нитью к спасению.

Но спроси обывателя о разнице между любовью и влюбленностью, и в ответ скажут, что любовь – она одна на всю жизнь, неумолимая и вечная, а влюбленностей много. То есть, говорят, как правило, все о той же слепой идеализации, но возведенной в превосходную степень.

Идеалист полагал, что успех позволит ему, наконец, начать жить, радуясь процессу бытия. Но гарантированно обеспечить себе любовь к жизни после достижения очередного буйка возможным не представляется. Поэтому проще, а может и мудрей – обращать внимание на дела и увлечения, которые приносят радость в настоящем.

Такая, подобная острой стадии влюбленности, идеализация в делах – скорей исключение. Чаще всего к «лучшему» движутся вяло, делают вынужденно шаг вперед, быстро утомляются, пытаются снова подойти к делу, и с отторжением отступают. Затем, принимаются себя по новой унижать за уклонение от «правильных» дел, чтобы из чувства вины сделать очередной вынужденный шажок.

Желать стать сильным, освоить полезные навыки, переехать, победить, ставить на будущее и при этом годами ничего не делать… Знакомо? В разной степени такая вот псевдолюбовь к своим начинаниям знакома всем.

Все это, разумеется, сильно упрощенное описание, из которого при желании можно вывести множество исключений.

В этом смысле быть собой на все сто можно было бы разве что в каком-то волшебном вакууме, где все желания реализуются по мановению мысли без каких-либо досадных препятствий. А в нашем «угловатом» мире приходится жить с оглядкой на условия и реально доступные возможности. А иначе, мир «наказывает». То есть, мы сами, действуя беспечно, себя наказываем, нарываясь на эти самые «условия». Я говорю не о физической реальности с ее наглядно твердыми объектами, а о том нечетком мире, где пребывает личность – мире идей.

И если «будущий художник» еще только мечтает посвятить себя творчеству, откладывая посвящение снова и снова на неопределенный срок, можно смело констатировать начальную степень «влюбленности» – то бишь, идеализма, требующего достижения красивых целей без учета реальной склонности к их осуществлению.

© Игорь Саторин

Поэтому влюбленные вечно чего-то ждут: перемен, особого внимания и заботы, чтобы их радужные идеалы удовлетворялись. То есть влюбленный вовсе не любит реального человека. Зашоренный предвкушениями, он даже не замечает, кто перед ним, капризно мается и ждет, когда избранник исполнит его мечту – станет «правильным» любимым в соответствии с форматом идеала.

Поэтому в иных отношениях случается такая парадоксальная ситуация, когда партнер, реально любящий, воспринимается как холодный и черствый, а влюбленный со своими пестрыми эмоциями на деле реального человека даже не замечает, и скорей наоборот – не любит, потому-то и переделывает с упоенной придирчивостью.

Идеализация – неоднозначная материя. Словно сделка с лукавым, она побуждает «продать душу» в обмен на блаженное предвкушение. И в некоторых случаях сделка как будто выгорает, когда идеалист достигает внешнего успеха. Но счастье от него длится, как правило, в районе пяти минут. Дальше, либо разочарование, либо новые идеалы.

Если побеждает воля идеалов, человек томится от бессмысленности и тоски по несбыточному – чему-то важному, но давно забытому в своих серых буднях. Если побеждает нутро, человек сталкивается с угрозой – оказаться одинокой белой вороной, выпнутой из общественной «матрицы» за свою инаковость.

Влюбленность действует аналогично наркотику – позволяет заслонить внутреннюю пустоту – страх перед жизнью без идеальных опор, и вызывает жестокую ломку, когда «наркотик» уходит из зоны доступа. Но влюбленный отказывается признавать реалии до самого конца, ведь его надежды так грандиозны, а чувства так «святы»… Пока реальность их не продавит насквозь, обрушив безжалостные факты на сказочные мечты.

Устойчивая надежда питает их путь к будущему «свету» и одновременно побуждает отталкиваться от реалий, словно от вчерашней, обросшей бессмысленностью ступени. И вот, если путь заводит в тупик, фанатик чувствует себя так, словно застрял, как в тюрьме, в своей, обесцененной красочными идеалами, обычной жизни. Откат в отчаяние и депрессию – угроза этого этапа.

Художник по призванию ни о чем таком не мечтает. Он просто рисует, потому что любит рисовать. И все. Никаких радужных фантазий о будущей славе и лаврах ему для этого не требуется. В реальности, разумеется, все многогранно переплетено, и радость от процесса может запросто смешиваться с идеалистичными целями.

Недовольство собой – «топливо» невротика в погоне за фантомным счастьем. Выгодная сторона подхода – сладкий вкус надежды, и какая-никакая активность, этой надеждой заправленная. А негативных сторон – целый арсенал. Неспособность соответствовать идеалам выливается в самобичевание, надежда оборачивается безнадегой и разочарованием, а картина прекрасного будущего то и дело обращается в прах.

Но и любить то, что есть мы можем весьма условно. На progressman.ru ряд статей посвящен теме психических проекций. Кратко напомню, что жизнь, какой мы ее знаем – это совокупность субъективных пониманий. Поэтому любовь случается с личностью, когда ее картина мира резонирует в согласии с происходящим. Личность способна любить, когда со всеми своими чаяниями успокаивается и тихо позволяет всему пребывать, как есть.

Идеи, которыми оперирует здоровая личность, отличаются реалистичностью – они выражают происходящее. Если идеи о происходящем личность не удовлетворяют, она погружается в персональный психический кинотеатр, где рисует себе свой наполеоновских масштабов спектакль. Чем глубже такое погружение, тем слабей контакт с «реальным». Чем слабей контакт с реальным, тем интенсивней внутренний конфликт между желаемым и действительным.

П.П.С. К слову о неторопливой созерцательности Востока. Два года назад ездил в гости к друзьям, живущим в Бангкоке. Был удивлен, насколько неторопливой и спокойной жизнью живет мегаполис. Люди на работу идут прогулочным шагом. И за все время видел лишь одного раздраженного человека – какой-то европеец говорил по телефону видимо с другим европейцем.

И влюбленному удивительно, как это любимый не понимает, что «все же так просто, и надо лишь пойти на встречу «любви» – такой важной и «светлой», что даже допустить ее фальшь не представляется возможным. По сути «светлые» чувства влюбленного – это капризное, по-детски наивное предвкушение реализации своих самых вожделенных фантазий.

А любовь… Ничего запредельного в ней нет. Это наслаждение реальным, без всяких приукрашиваний и томительных ожиданий. Никакого пафоса и патетики.

Исключением становятся цели, которые, подобно острой влюбленности, идеализируются, заряжаясь непробиваемой надеждой. И в некоторых ситуациях такой подход вполне оправдан. Литературные примеры: «Граф Монте-Кристо», «Побег из Шоушенка». Главные герои этих книг, преодолевая тяготы заточения, жили ради будущей свободы и богатства – эдакий венец идеализации.

Любовь – это приятие происходящего. Влюбленность – компенсация недовольства происходящим. Любовь соглашается, влюбленность требует.

Поэтому не так уж важно, чем заниматься, пока сам процесс приносит удовлетворение. А если занятие откровенно неприятно и применяется как вынужденное средство достижения цели, никакого спокойствия душе не видать.

Однако и крушение нереалистичных надежд далеко не каждому позволяет вынести конструктивные выводы. Неудачливый влюбленный начинает думать, что все дело в несправедливости жизни, хладнокровно лишившей полагающейся мечты. Или вступает в силу комплекс неполноценности, и тогда человек сгибается от чувства своей недостойности, дескать он просто не заслужил счастья в силу своей врожденной психической бракованности.

Всецело принять такой вызов и почувствовать себя лишенным общественной поддержки для сформированной личности в силу своей природы – смерти подобно. Поэтому остается золотая середина, где личность, как минимум, понимает общественный «язык» и формирует полезные для социума качества.